В советские времена бытовала грубоватая пословица-шутка: в каждом деле есть место подвигу. Подразумевалось, что не только поднимаясь в атаку на вражеские пули или погружаясь в капсюлю космического корабля, ты можешь совершить что-то невозможное и героическое. Но и вставая у станка, идя за сохой, спускаясь в угольный забой или выходя к школьной доске, при помощи некоего сверхусилия ты можешь совершить какой-то экстраординарный поступок и добиться прежде немыслимого. Да, все это так и не поспоришь: советские люди, руководствуясь подобного рода вдохновением, достигали недосягаемых высот в самых разнообразных сферах человеческой деятельности – на войне, в науке, в труде. 

Однако, в силу известной ограниченности материалистической философии, упускалась одна, быть может, самая важная деталь – возможность, а иногда даже необходимость того, что люди называют ЧУДОМ – того, что необъяснимо никакой человеческой логикой или наукой. Во всяком случае, в области художественного творчества этот элемент безусловно необходим, и без него любые, порой даже самые совершенные и виртуозные усилия остаются тщетными.

На эти мысли меня совершенно неожиданно натолкнуло посещение недавнего концерта дуэта скрипача Максим Федотова (н.а России) и пианистки Галины Петровой (з.а. России) в Малом зале Санкт-Петербургской Филармонии. 

В первом отделении были две очень известные скрипичные сонаты Бетховена – № 4 ля минор и № 5 фа мажор, она же «Весенняя». Максим Федотов и Галина Петрова играют их далеко не впервые, и я в их исполнении – всякий раз в неожиданно новом и свежем – слышу эти сонаты уже в который раз. 

На концерт я пришел в том самом настроении, в котором может находиться современный русский человек в декабрьской промозглой мороси и полярной тьме, под тяжелым, холодным и враждебным всему живому петербургским небом, да еще и с невеселыми мыслями о том, что пока я слушаю утонченно красивую камерную музыку, люди где-то, совсем недалеко продолжают методично друг друга убивать. 

И вот в какой-то момент где-то в середине Первой части Весенней сонаты, я ощутил удивительное чувство совершенного постапокалиптического покоя, исходящего от абсолютно гипнотической игры Максима и Галины, когда ты вдруг ясно понимаешь, что и война закончится миром, и вообще все, на самом деле, будет хорошо. 

Такое спокойствие непоколебимой мощной скалы посреди дико разбушевавшейся бури – да, конечно же, это идет от самого Бетховена, но очень немногие музыканты могут почувствовать это сами и передать в зал. 

Уже много говорилось о том, что дуэт Максим Федотов-Галина Петрова, чья игра слажена десятилетиями совместного творчества, звучит как единый инструмент, а мне вспомнились строки одного петербургского поэта, пользовавшегося псевдонимом Георгий Тураев:

Когда покой нисходит к одному,/ Другой об этом повествует голос.

Я подумал о том, что вполне справедливо было бы говорить о совершенно уникальном феномене цикла Скрипичных сонат Бетховена в исполнении дуэта Максим Федотов-Галина Петрова, как принято говорить об уникальном Бахе Гленна Гульда, о неповторимом Скрябине Владимира Софроницкого, о Шопене Станислава Нейгауза или Шумане Павла Егорова. Или о Бетховене фортепианных сонат и концертов бессмертного Артура Шнабеля.

Очень тонкие и исключительно индивидуальные темпо-ритмические и динамические оттенки в игре дуэта, когда звук скрипки Максима или голос клавира Галины на какие-то миллисекунды обгоняют или запаздывают, совершенно авторские крещендо и диминуэндо, создают единственный и незабываемый аромат их музицирования.

Дело в том, что наша эпоха создала уже, к сожалению, некий стандарт «конкурсного» исполнительства, когда молодые или уже и не очень молодые, а вполне себе за сорок, весьма известные музыканты с довольно-таки громкими именами, играют так, как будто бы их слушает придирчивое и требовательное конкурсное жюри. Или – что ещё хуже – как будто бы они репетируют в ходе подготовки к какому-нибудь конкурсу/фестивалю. 

Как правило, ничего общего с подлинным искусством такое музицирование не имеет. А если вспомнить, что на конкурсе, например, Чайковского жюри и публика должны прослушать Первый концерт Петра Ильича раз двадцать кряду, у меня возникает простой как мычание вопрос: а кто-нибудь может съесть двадцать обедов за один вечер? Даже, если такие чудо-богатыри и существуют, остается неотвеченным главный вопрос – зачем?

В этом смысле Максим Федотов и Галина Петрова выглядят последними из могикан, музыкантами уходящей эпохи, для которых самое важное – поделиться со своими слушателями художественным переживанием, которое они сами получают от музыки и сами генерируют в ходе общения с ней.

*     *     *

Открывая Второе отделение, музыканты, перешли в начало ХХ века и погрузили публику и меня вместе с ней в совершенно иной мир, остающийся для большинства экзотическим. «Испанская народная сюита» да Фальи в переложении для скрипки и фортепиано профессора Петроградской консерватории Павла Коханского вызвала к жизни образы, знакомые всем нам по неувядающей «Кармен» великого Жоржа Бизе.

Как обычно это и бывает, испанская музыка была написана да Фальей в Париже в ходе общения там с испанофилами Равелем и Дебюсси и молодым каталонцем Пабло Пикассо.

Затем открылся еще один мир, еще одно художественное пространство, не похожее на два предыдущих: в двух Полонезах польско-российского скрипача-виртуоза и композитора Генрика Венявского сверкало всё изящество и гордость польской шляхты, всё упоение блистательной и мгновенной жизнью, удаль лихого улана… Во всяком случае, на ум приходят именно такие образы и слова. 

И в завершении концерта Максим и Галина приоткрыли еще одну дверцу, за которой в табачном чаду и стойком whiskey-перегаре звучал надтреснутый голос негритянского певца, перекликающийся с хриплым саксофоном – и все эти краски и оттенки очень точно и сочно были переданы всего лишь при помощи скрипки Максима и клавиш Галины. Гершвин, «Порги и Бэсс» в переложении Яши Хейфеца. Кстати, совершенно необычно для слуха в этом переложении выглядит та самая «Летняя пора» – «Summer time».

А на бис прозвучали – для многих неожиданно – «Вечерний звон», и затем «Апофеоз» из «Щелкунчика». И возникло удивительное впечатление на контрасте с Гершвиным: как будто из душного прокуренного негритянского кабака зал сначала оказался в весенне-прозрачной вологодской березовой роще, пронизанной солнцем и колокольным звоном откуда-то из манящей дали. А потом это величественное и мощное всепрощение и прощание нисходящей мажорной гаммы великого финала великого балета великого русского человека Петра Ильича Чайковского.

И это, пожалуй, была лучшая и самая привлекательная звуковая картинка того самого Русскаго мiра, о котором нынче так много говорят и думают.

P.S. Сейчас на сценах наших филармоний и концертных залов стало заметно меньше имен – кто-то из российских музыкантов после 24 февраля предпочел выбрать жизнь и работу заграницей, какие-то зарубежные громкие имена не имеют возможности или желания приезжать сегодня в Россию. Да, афиша заметно обеднела.

И я считаю, что сейчас возможность слушать вживую игру дуэта Максима Федотова и Галины Петровой, игру, сочетающую огромную виртуозность, богатейший опыт и элемент настоящего творческого ЧУДА, это просто большое счастье.

И не пользоваться этой возможностью я лично позволить себе не могу.