Когда я думаю о великом и поистине русском и православном поэте Николае Степановиче Гумилеве, мне приходят в голову две вещи – современная школьная программа по литературе и главное четверостишие русской поэзии, сочиненное отнюдь не ея «солнцем»:

Есть Бог, есть мир, они живут вовек,
А жизнь людей мгновенна и убога,
Но все в себе вмещает человек,
Который любит мир и верит в Бога.

Эта универсальная формула, выпорхнувшая из уст Гумилева вроде бы случайно, в финале стихотворения, посвященного знаменитому итальянскому художнику раннего Возрождения доминиканскому монаху Фра Беато Анджелико, по сути своей содержит вкратце подлинный символ веры русского православного человека.

А если мы вспомним такие строки:

Словно молоты громовые
Или волны гневных морей,
Золотое сердце России
Мерно бьется в груди моей.

— то может возникнуть очень странное чувство: почему в стране, которая называется «Россия» и которая вносит понятие «Бог» в свою конституцию, поэт, написавший эти строки, не занимает центрального места в литературе хотя бы своего периода? Почему сатаническая советская власть, бесславно рухнувшая 30 лет назад, из своей поганой могилы своей кровавой и костлявой рукой продолжает навязывать школьникам своих безбожных проповедников – Маяковского и Некрасова иже с ними, растлевая тем самым юные умы плевелами безверия?

Трудно сказать, откуда в Гумилеве взялась эта твердая и светлая вера в Бога в эпоху, когда его литературные учителя – Валерий Брюсов, Иннокентий Анненский и многие другие – бравировали открытым скептицизмом и атеизмом, увлекаясь при этом по тогдашней моде разного рода оккультными штучками вроде «столоверчения». Гумилев, осененный могучей тенью Федора Тютчева, в своем православии был не единственным – Михаил Кузмин, Константин Бальмонт, Андрей Белый, Борис Садовской декларировали в стихах свое христианское вероисповедание, а Иван Коневской создал такие бессмертные строки о русской речи:

Легкокрыло той речи паренье,
И ясна ея смелая ширь,
А беспутное с Богом боренье
В ней смиряет простой монастырь.

Однако Николай Гумилев, автор стихотворения «Христос», выглядит в этой череде наиболее твердым и последовательным:

Он идет путем жемчужным
По садам береговым,
Люди заняты ненужным,
Люди заняты земным.

«Здравствуй, пастырь! Рыбарь, здравствуй!
Вас зову я навсегда,
Чтоб блюсти иную паству
И иные невода.

«Лучше ль рыбы или овцы
Человеческой души?
Вы, небесные торговцы,
Не считайте барыши!

Ведь не домик в Галилее
Вам награда за труды, —
Светлый рай, что розовее
Самой розовой звезды.

Солнце близится к притину,
Слышно веянье конца,
Но отрадно будет Сыну
В Доме Нежного Отца».

Не томит, не мучит выбор,
Что пленительней чудес?!
И идут пастух и рыбарь
За искателем небес.

Созданную им литературную школу Гумилев назвал «акмеизмом» от древне-эллинского «акме» — вершина. Выглядит глубоко символичным и провиденциальным, что сам поэт ушел из жизни ровно в 35 с небольшим лет, а именно 35-летний возраст в античности считался «акме» человеческой жизни – вершиной, с которой начинается спуск человека в старость. Предсказал Гумилев – и это широко известно – и ряд обстоятельств собственного ухода:

И умру я не на постели,
При нотариусе и враче,
А в какой-нибудь дикой щели,
Утонувшей в густом плюще

РАБОЧИЙ

Он стоит пред раскаленным горном,
Невысокий старый человек.
Взгляд спокойный кажется покорным
От миганья красноватых век.

Все товарищи его заснули,
Только он один еще не спит:
Все он занят отливаньем пули,
Что меня с землею разлучит.

…

И Господь воздаст мне полной мерой
За недолгий мой и горький век.
Это сделал в блузе светло-серой
Невысокий старый человек.

Когда 3 августа 1921 года Гумилева арестовали демоны из ВЧК, у него возникло странное безразличие, как будто бы он ощутил себя Христом, несущим крест на свою Голгофу. На допросах он не отпирался, никак не пытался себя спасти. Он не хотел лукавить, принял решение быть честным до конца. Вероятно, свои земные дела сам он ощущал вполне завершенными, а жить при богоборческой советской власти возможности не видел. Есть у Николая Гумилева и духовное завещание, какой бы он хотел видеть Россию:

Сердце будет пламенем палимо
Вплоть до дня, когда взойдут, ясны,
Стены Нового Иерусалима
На полях моей родной страны.

Полагаю, что всякий русский православный человек должен внять этим словам и принять участие в возведении по мере сил и талантов стен Новаго Иерусалима на земле Святой Руси – подножия Престола Господня.