Штрафбаты, заградотряды НКВД, власовцы, казаки Краснова, петеновская Франция, европейские, прибалтийские и славянские соединения добровольбцев ВАФФЕН СС – тематика, требующая внимательного и непредвзятого изучения. С одной стороны из-за ее табуированности на протяжении десятилетий, с другой – потому что буквально с каждым днем становится все меньше живых участников и свидетелей событий.
Я родился спустя четверть века после окончания Второй мировой. Я там не был, но на этой войне под Ленинградом в составе т.н. «народного ополчения» брошенный необученным и без оружия на немецкие танки погиб мой дед, преподаватель литературы Ленинградского театрального института, мой отец – блокадник, а моя мать родилась в 1942-м в эвакуации, в Костроме. И мне, конечно же, интересно знать, что это была за война. Если бы я задумал писать сценарий или снимать фильм о войне, я обратился бы к участникам событий, изучил бы разные точки зрения. А вот как подошли к вопросу создатели сериала «Штрафбат» сценарист Эдуард Володарский и кинорежиссер Николай Досталь: «Военных консультантов у нас практически не было потому, что, предвидя возможные к нам претензии, мы никого не хотели подставлять, решили всю ответственность взять на себя. А с участниками войны Володарский встречался во время написания сценария. Только они его не консультировали, а просто рассказывали, а он записывал… Володарский встречался и беседовал кое с кем из оставшихся в живых штрафников. Но готовый фильм мы все же не успели им показать: они, к сожалению, до этого дня не дожили. И не увидели, что у нас получилось». (Н. Досталь. Интервью газете «Труд», 14.10.2004)
Надо сказать, что фильм, просмотренный мной полностью и внимательно, в целом мне понравился – и благодаря блестящей и убедительной игре большинства актеров, и благодаря мастерски скроенному сценарию. Исключение составил сусальный образ батюшки, приставшего к штрафникам, из-за его явно фальшивого, заказного и пропагандистского характера. Но, прочитав откровения режиссера Досталя, я испытал легкий шок. Особенно не по себе мне стало от того, что штрафники, якобы консультировавшие сценариста Володарского, «не дожили до этого дня». После таких свидетельств авторов фильма мое доверие к ним стало стремительно улетучиваться, и когда в этом же номере «Труда» я познакомился с мнением ИЗВЕСТНОГО ПИСАТЕЛЯ, Героя Советского Союза, БЫВШЕГО ШТРАФНИКА Владимира Карпова о сериале, что «то, что они показывают в этом сериале, в основе своей, к сожалению, не соответствует фронтовой действительности», я решил лично разобраться в вопросе: что же такое ШТРАФБАТ? И мне повезло. Я смог поговорить с настоящим ветераном-штрафником – Юрием Георгиевичем Соловьевым, а также с другим ветераном Великой Отечественной войны – Константином Николаевичем Черняевым, прошедшим войну и неоднократно встречавшимся на фронте со штрафниками.
Ю.СОЛОВЬЕВ: В этом фильме все не соответствует действительности. Я был командиром отделения в 6-й штрафной роте 23-го отдельного штрафного батальона, 234-го стрелкового полка 179 стрелковой дивизии 43 армии гвардии генерал-лейтенанта Белобородова на Первом Прибалтийском фронте под командованием И.Х. Баграмяна. Прежде всего, на какой срок направляли штрафников? В фильме нигде этого нет, создатели фильма этого не знают. Три месяца штрафной роты заменяли 10 лет лишения свободы. Это был предельный срок, на который можно было направить в штрафную роту. За что я туда попал? В июле 1944 году я был курсантом в 39 учебном танковом полку в Свердловске. Нас обучали там на механиков-водителей СУ-85 и СУ-100. Учиться предстояло еще полгода, а война уже заканчивалась. Нам, 18-летним мальчишкам, конечно же, хотелось успеть повоевать. Мы — я и еще двое бывших детдомовцев — сговорились и удрали из полка и двинулись на фронт самостоятельно в надежде примкнуть к какой-нибудь воинской части и вместе с ней попасть на фронт. Не попали — удалось добраться только до Челябинска. Там нас задержали и отправили в СМЕРШ к капитану-дознавателю, который нам не поверил и вернул нас в полк. С нас сорвали погоны, вывели перед строем и зачитали приказ командира дивизии — осудить за дезертирство на 10 лет лишения свободы, заменив наказание тремя месяцами штрафбата. Срок наказания штрафбатом был — от месяца до трех, и не более. Уголовный кодекс 1926 года срока больше 10 лет не знал, выше был только расстрел. После осуждения нас отправили в Свердловскую область в Еланские лагеря, где формировались штрафные соединения. В основном там были уголовники. Я попал в 6-ю штрафную роту, сформированную в составе 23-го отдельного штрафного батальона. То, что в фильме штрафник Твердохлебов и штрафник Глымов были командирами батальона и роты, — это все чушь. Командирами батальона и взводов могли быть только кадровые офицеры. У нас были старший лейтенант Халиевский и капитан Калита. Меня назначили командиром отделения, потому что я был фактически военным, курсантом военного училища, имел соответствующие навыки, умел стрелять. А из уголовников большинство и винтовки в руках не держали. Я и два моих друга были назначены во 2-м взводе командирами отделений. Нас погрузили в эшелон и повезли под Шауляй. Не было ни одного случая, чтобы кто-нибудь сбежал. А это был полный эшелон уголовников.
В.КОЧНОВ: А какой у уголовников был мотив? Почему они не убегали?
Ю.С.: Я уже писал об этом в статье «Великая Отечественная и преступный мир». Уголовники были добровольцами, среди них были и представители воровской «элиты». Они тоже были патриотами, большинство в прошлом беспризорники; они говорили так, что нас-де воспитала Родина-мать, она нас не бросила на произвол судьбы, как же мы теперь можем ее предать? Со всего Советского Союза воровские авторитеты съезжались, чтобы решить вопрос: защищать советскую власть или нет? воевать или не воевать? Уголовный закон не позволял им входить в контакт с властью. Получалось, что надо было приостановить действие воровского закона до окончания войны. И вот все эти воры в законе съехались на такое толковище. Обычно подобные мероприятия проводились в Москве в двух местах — в Марьиной роще или в Сокольниках. «Патриоты» возобладали над теми, кто говорил, что нам все равно, у кого воровать — у русских, немцев или татар. Протоколов на этих сборищах, конечно же, никто не вел, потому что многие были просто безграмотны, но предания сохранились. Глымов из «Штрафбата», кстати, никак не мог относиться к воровской элите. А если на это претендовал, то никак не мог руководить кем-либо, посылать кого-то на смерть — он должен был быть только рядовым. Политических в настоящем штрафбате я не видел вообще — были исключительно уголовники. Был один такой, говорил: не дай Бог, заработаю здесь какую-нибудь медаль, пойду хрюкальник набью нашему участковому. Но он погиб в первом и единственном бою. Когда мы приехали в Шауляй, нам сказали, что за нами должны прислать грузовики. Под конвоем нас не вели, были сопровождающие, но не из НКВД, а армейские. Грузовики не приехали, поэтому нас построили, сказали «запевай!», и мы с песней строем пошагали в сторону фронта. Никто по дороге не сбежал и не пытался сбежать. Оружия у нас еще не было, его выдавали перед боем.
В.К.: Вы хотите сказать, что такого заградотряда, какой показан в фильме, за Вами не было?
Ю.С.: Это самая настоящая ерунда. Заградотряды были во второй линии обороны, где они и отлавливали дезертиров. А раненых, то есть искупивших кровью свою вину, конечно, никто сзади не расстреливал. Никаких особистов я не видел, никто никого не допрашивал. После двух дней подготовки нам сказали: ночью мы пойдем на передовую. Вечером привезли кухню и стали нас кормить рисом с большими кусками мяса. Но я не ел ничего, потому что помнил, как нас учили: если тебя ранят в живот, а ты перед этим плотно поел, то это верная гибель. Я даже выбросил ложку, подумал: всё, больше жрать не придется. Выдали нижнее белое белье и обычные гимнастерки, только без погон. В фильме показывают, как штрафников используют «втемную», не рассказывая им о подробностях операции, о минном поле, которое забыли снять. У нас такого не было. Командир батальона поставил нам задачу: мы должны были провести разведку боем, «вскрыть» огневые точки врага — пулеметные, глубинную артиллерию, пойти на штурм немецких окопов — они были примерно метрах в 100. Справа нас должна была прикрывать пулеметная рота в случае, если немец пойдет в контрнаступление. Другая линейная кадровая рота должна была ждать: если мы прорвем окопы, она присоединится к нам, и в прорыв пойдут регулярные части. Перед нашей атакой был артналет — примерно как в фильме. Этим артналетом немцев только разбудили, потому что они по ночам спали. Командирам отделения дали ППШ, а остальным — трехлинейки. Часть винтовок были ржавые, отсыревшие, б/у — из тех, которые выносились с поля боя. Но беда была не только в этом; беда была в том, что к этим винтовкам выдавали немецкие пулеметные патроны того же калибра, но с более тонкими стенками. После первого же выстрела затвор, как правило, заклинивало, и бойцы пытались вышибать затворы саперными лопатками. В результате рукоятка затвора отлетала — и винтовка превращалась в обыкновенную дубину. Когда мы пошли в атаку, я оказался самый правофланговый. Мы шли шеренгой во весь рост, немцы сначала стреляли только одиночными выстрелами. Моей задачей было следить за своим отделением, стрелять самому. Но после 5-6 выстрелов заклинил затвор моего ППШ. Я попытался его исправить, не останавливаясь, на ходу, но в результате у ППШ отвалился диск и упал в траву. Тем временем штрафники побежали, некоторые группы очень кучно, и немцы открыли перекрестный пулеметный огонь из двух МГ-34. Я почувствовал удар в спину, попытался идти дальше, но в это время увидел, как у меня из рукава хлынула кровь. Осознав, что ранен, я пополз обратно. По дороге еще умудрился вытащить с поля боя тяжело раненного лейтенанта Халиевского. Так получилось, что только в 60-е годы я узнал, что приказом по 39-му танковому полку был награжден медалью «За отвагу», скорее всего, за спасение офицера. После этого боя в живых из 60-ти пошедших в атаку штрафников осталось всего шесть. Кадровый офицер капитан Калита, командир первого взвода, сбежал с поля боя, даже не будучи ранен, а старший лейтенант Халиевский был тяжело ранен, поэтому уголовники пошли вперед наугад, без командиров. Немцы знали, что это штрафная рота, а не кадровые войска, и заманили их в ловушку, где и перебили. Чудом уцелел только один, который ночью переполз обратно через линию фронта и обо всем рассказал. Две кадровые роты, которые должны были нас поддержать, были уничтожены нашими же штурмовиками «Илами» из-за ошибки командования: линия фронта передвинулась, а летчикам об этом сказать не успели, и они били как бы по немцам, а попали по своим.
К.ЧЕРНЯЕВ: Ваш эпизод как раз подтверждает то, о чем рассказано в фильме. О том, что штрафников бросали в бой без счета, их тратили без жалости.
Ю.С.: Штрафники провинились перед Родиной, и их действительно не жалели. Но уголовников из лагерей ведь штыками не гнали. К ним приходили и спрашивали: кто хочет кровью искупить свою вину?
К.Ч.: Война — это наука, и воевать должны были не уголовники, а кадровые военные.
Ю.С.: Возвращаясь к нашей теме: в фильме майор Твердохлебов командует штрафбатом чуть ли не год. На самом деле такого быть не могло: только один, два или три месяца или до первого ранения. В основным штрафные роты использовали для разведки боем. Никаких попов, да еще и в рясе рядом с фронтом и быть не могло. Образ попа с винтовкой — прямой политический заказ. Сталин в 1943 году действительно повернулся лицом к церкви, но просто примкнуть к штрафбату не только поп в рясе, но и кто-либо не мог. За таким «фантазированием» стоит большая политическая сверхзадача. Я сам был помощником режиссера и знаю, как это делается.
В целом фильм этот фальшивый. Для чего он нужен? Для того, чтобы изгадить советскую власть, какой бы она там ни была.
К.Ч.: В фильме многое, конечно, совпадает с тем, что было в жизни. На фронте люди разговаривали очень откровенно, ругали колхозы. Многие просто не хотели воевать. Если бы немцы были умнее — сказали бы, вступив в Россию, что мы идем вас не завоевывать, а «освобождать от евреев и коммунистов», если бы они с военнопленными обращались нормально, — армия не стала бы воевать. Армия не хотела воевать. Но немцы совершили глупость. Они вели себя высокомерно, бросали листовки оскорбительного содержания, мол, русские Иваны, сдавайтесь, мы завтра будем наступать, бежать вам придется далеко. Пленные голодали, убивали их немцы беспричинно сотнями. И тогда армия озверела, решив: да, конечно, советская власть не подарок, но немцев бить надо. Слова уголовника Глымова о том, что у нас-де враг и спереди, и сзади, — вполне могли звучать и не только в штрафбатах. Но у нас ни в одном фильме не указывают основную причину: почему все это произошло. Переворот 1917 года произошел под хорошими лозунгами: землю — крестьянам, фабрики — рабочим, мир — народам! Людям всего наобещали, и если бы в коммунистическом правительстве не было агентов мировой олигархии, которые, собственно говоря, и руководили революциями и войнами, мы бы социализм построили. Он ведь оказался очень жизнеспособным. Но в задачу троцких и кагановичей отнюдь не входило строительство социализма, и они стали его уничтожать. И к началу войны мы имели то, что имели: колхозы — это было рабство и голод. Один мой приятель спьяну спел частушку: «если б не было зимы, не было бы холода, если б не было колхоза, не было бы голода». И получил пять лет лагерей. Рабочему за опоздание полагалась тюрьма или штраф. Я, помню, как-то опоздал на работу из-за снегопада, который порвал провода, но все равно получил 6 месяцев исправительных работ. То есть эти 6 месяцев я должен был отчислять 25% из моей зарплаты, а сам жить на какие-то гроши. Отработать весь срок я, правда, не успел — 3 сентября 1941 года меня забрали на фронт. И крестьянство, и рабочие были не довольны сталинским режимом, а интеллигенцию вообще перебили. Комсостав армии до командиров рот к началу войны был либо расстрелян, либо в лагерях. Вот в каком мы оказались положении. Штрафные роты на фронте мы встречали часто. Кто там был? Были проворовавшиеся интенданты… Или вот, например, Иван Румянцев, мой хороший знакомый, попал в штрафбат за то, что в ссоре застрелил политрука и помощника командира роты. Он показал им трофейные немецкие золотые часы с камнями, а политрук еврей положил их в карман и скомандовал: кругом! А Иван с автоматом, да еще и после боя… Суд приговорил его к расстрелу, но командир роты его отстоял, расстрел заменили сроком, а срок штрафбатом. Остался живой, работал после войны в Ленинграде на заводе Энгельса. Другой проезжал в военную часть, где служила его жена, решил зайти, а она в постели с майором. Он не выдержал, застрелил обоих и попал в штрафную роту.
В.К.: А политических в штрафбатах вы не видели?
К.Ч.: Может быть, они там и были, но я лично не видел. В основном были уголовники. Штрафников, действительно, не жалели, использовали для разведки боем. Мы как-то шли следом за штрафниками: в том бою мы вместе со штрафниками потеряли 70 человек убитыми и сколько-то ранеными. Но, конечно же, и немцев положили примерно столько же, а троих взяли в плен. Еврея какого-то идеального в фильм вставили, не по делу. Да и хирург в жизни не имел возможности остаться с ним один на один, везде были стукачи, и если бы на него донесли, что он не составил рапорт на самострельщика, то расстреляли бы его самого. Посмотрите, кто в фильме самый плохой? Особист Шевченко, украинец по национальности. Еврей и кавказец очень даже хорошие. Мало того, попадают в штрафбат за избиение русских офицеров. И так далее. В целом фильм сделан для того, чтобы отвлечь внимание людей от действий агентов международной олигархии, от тех, кто к началу войны оставил советскую армию без комсостава, без стрелкового оружия, боеприпасов и продовольствия.
Беседу вел Вячеслав КОЧНОВ
Газета «НОВЫЙ ПЕТЕРБУРГЪ», №48(690), 14.10.2004 г.